Наступление моря [Нашествие моря] - Жюль Верн

Жюль Верн

Наступление моря

Глава первая. ОАЗИС ГАБЕС

— Что же ты узнал?

— Узнал, о чем говорят в порту.

— Говорили о корабле, который прибудет сюда для того… который увезет отсюда Хаджара?

— Да, в Тунис, а там его будут судить.

— И приговорят к смерти?

— Да, приговорят.

— Аллах не допустит этого, Сохар! Нет! Не допустит он этого!

— Тише, — быстро проговорил Сохар, насторожившись, как будто до слуха его долетел шум шагов по песку.

Не поднимаясь с земли, он пополз к выходу из старинного марабута *, в котором происходил этот разговор. Сумерки еще не наступали, но близилось время захода солнца за дюны, окаймляющие эту сторону берега Малого Сырта. Сумерки в начале марта на 34-х градусах Южного полушария тянутся недолго. Лучезарное светило закатывается не постепенно, спускаясь по косой линии, а как будто падает по отвесной, наподобие тела, подчиненного закону всемирного тяготения.

Сохар остановился, потом прополз немного вперед за порог часовенки, обожженной солнечными лучами. Внимательно оглядел он всю расстилавшуюся перед ним равнину.

На севере на расстоянии полутора километров выступали полукругом зеленеющие вершины оазиса. На юге — бесконечная площадь желтоватых песков.

Марабут у магометан Африки — монах, отшельник, святоша. Такое же название носят и небольшие мечети, где служат эти отшельники. обложенных как бы белой бахромой прибоя. На западе громада дюн, профиль которых читался на фоне неба. На востоке — море, образующее залив Габес и омывающее берега Туниса, поворачивающие отсюда в направлении к Триполи.

К вечеру совершенно стих легкий ветерок, дующий с моря, с запада, и освежающий воздух в продолжение дня. Сначала Сохар не уловил ни малейшего шума. Потом ему показалось, что он слышит звуки шагов вокруг этой старой каменной постройки, стоящей под сенью старой пальмы, но скоро понял, что ошибся.

Не видно было никого ни со стороны дюн, ни со стороны берега. Он обошел вокруг небольшого здания. Не было видно никаких следов на песке, кроме следов ног его и матери у входа в часовенку.

Не прошло и минуты с момента выхода Сохара, как на пороге появилась Джемма, встревоженная отсутствием сына. Он успокоил ее жестом.

Джемма была уроженкой Африки, из племени туарегов. В то время ей было уже больше шестидесяти лет. Она была высокого роста, крепкого и сильного сложения, держалась прямо и имела весьма энергичный вид. Голубые глаза ее, свойственные женщинам этого племени, имели живое и гордое выражение. Цвет ее кожи был белый, но казался желтым, так как лоб и щеки ее были выкрашены охрой. На ней надет был темного цвета хаик, сотканный из шерсти, в изобилии доставляемой стадами Хаммама, пасущимися в окрестностях «себха», то есть шоттов нижнего Туниса. Широкий капюшон покрывал ее голову, на которой густые волосы только начинали седеть.

Джемма стояла неподвижно, поджидая возвращения сына. Последний не приметил ничего подозрительного в окрестностях. Тишина кругом нарушалась лишь жалобным пением бухабиби, этого воробья Джерида, несколько пар которых порхали в стороне дюн.

Джемма и Сохар вернулись в часовенку, чтобы дождаться там наступления ночи, под покровом которой они могли бы добраться до Габеса, не обращая на себя внимания.

Начатый между ними разговор продолжался:

— Вышло ли судно из Гулетты?

— Да, матушка, и сегодня утром оно обогнуло мыс Бон. Это крейсер «Шанзи».

— Оно придет сегодня ночью?

— Да, его ожидают сегодня ночью, если только оно не будет останавливаться в Сфаксе. Вернее, однако, оно бросит якорь в Габесе, где на него и будут взяты твой сын и мой брат.

— Хаджар! Хаджар! — пробормотала старуха.

И, вздрагивая от злобы и скорби, она воскликнула:

— Сын мой! Сын мой! Эти руми убьют его, я больше не увижу его, и не будет никого, чтобы поднять туарегов на священную войну! Нет!.. Аллах не допустит этого!

Излив свое горе, Джемма опустилась на колени в углу маленькой часовни и погрузилась в молчание.

Сохар вновь занял место на пороге, прислонившись к дверной притолоке, наподобие одной из тех статуй, которые украшают иногда входы в марабуты. Тень от дюн постепенно отдалялась к востоку, по мере того как солнце опускалось на противоположном горизонте. Из-за тумана, затянувшего вечернее небо, показался узкий серп луны в первой ее четверти. Все предвещало тихую, но темную ночь, ибо звезды должны были оставаться скрытыми под завесой легкого тумана.

В начале восьмого вечера Сохар повернулся к матери и сказал ей:

— Пора…

— Да, — отвечала Джемма, — пора вырвать Хаджара из рук этих руми. Необходимо освободить его из тюрьмы Габеса до восхода солнца. Завтра уже будет поздно.

— Все готово, матушка, — подтвердил Сохар. — Нас поджидают товарищи. Те из них, которые живут в Га-бесе, подготовили побег. Те, которые живут в Джериде, будут служить Хаджару конвоем. Прежде чем настанет день, они будут уже далеко в пустыне.

— И я вместе с ними, — объявила Джемма. — Я не покину сына.

— И я вместе с вами обоими, — добавил Сохар. Я не покину ни брата, ни матери.

Джемма привлекла его к себе и обняла. Поправив затем капюшон хаика, она переступила порог. Сохар следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Они пошли к Габесу. Вместо того чтобы следовать по самому берегу, вдоль полосы морской травы, выброшенной на песок последним приливом, они держались у дюн в надежде быть менее заметными во время перехода, который им предстояло сделать. Никакой луч света не прорезал окутывающей все кругом темени. Дневной свет в арабские жилища, не имеющие снаружи окон, попадает лишь с внутренних двориков; с наступлением же ночи никакой свет не проникает из них наружу. Впрочем, над неясными контурами города вскоре показалась одна светящаяся точка. Довольно сильный луч света исходил, вероятно, с минарета какой-нибудь мечети или с расположенного на возвышенности замка.

Сохар узнал место, откуда распространялся свет, и, указывая на него, сказал:

— Борджи…

— Это там Хаджар?

— Там именно он содержится, матушка.

Пожилая женщина остановилась. Казалось, этот луч света установил сообщение между ней и сыном. Даже если свет этот и не исходил непосредственно из того самого помещения, в котором Хаджар был заключен, то по крайней мере шел из тюрьмы, в которой был заперт ее сын. Джемма не видела сына с того самого времени, как он попал в руки французских солдат, и могла никогда не увидеть его больше, если только не удастся ему этой ночью спастись бегством от участи, какой ему грозил военный суд. Она не двигалась с места, и потребовалось двукратное обращение Сохара к ней, чтобы она нашла в себе силы выйти из охватившего ее оцепенения.